Рационализация

25 Об этом см. Weber M. Wissenschaft als Beruf, а. а. О. где анализируется входящий в структуру научной работы выбор рациональности и внимание акцентировано в первую очередь на теологическое мышление, которое, согласно Веберу, постоянно нуждается «. в виртуозном акте „принесения в жертву интеллекта"»; а. а. О. S. 595. [Русский пер. Вебер М. Наука как призвание и профессия. — С. 733.] См. также соответствующие примечания Карла Левита в его работе: Die Entzauberung der Welt durch Wissenschaft, Club Voltaire II, Munchen 1965, S. 134 ff.

выработанного на основе евклидова идеала. Однако выбор в пользу этого идеала исключает точки зрения, не согласующиеся непосредственно с этим типом рациональности. Пристально следящие за ним коллеги по дискуссии о ценности оказываются открытыми для критики с логической и предметной точек зрения, в то же время дальнейшая критика наталкивается на их сопротивление. Безусловно, это задумывалось Вебе-ром не как психологическая характеристика. Напротив, он допускал при этом объективную значимость логики и естественных наук, не считаясь в данном отношении с тем, что «конечные предпосылки» этих наук также могли бы быть предметом дискуссии.

А теперь тут же встает вопрос: почему участники такой дискуссии должны были бы толковать подмеченные как раз Максом Вебером «конечные ценностные аксиомы» как иммунные и тем самым их догматизировать. Они ведь могли бы проделать то же самое и с другими компонентами отстаиваемых ими убеждений, ибо предлагаемая Вебером модель рациональности допускала в принципе догматизацию любых частей собственной системы веры, не нарушая при этом, в общем и целом, логические принципы. Если допускаются такие нарушения, то, хотя и выходят за рамки предпочитаемого Максом Вебером круга решений, все же в этом случае расширяется поле действия для такого рода иммунизаций. В связи с этим можно напомнить об отказе от принципа непротиворечивости некоторых сторонников диалектики гегелевского толка, которая могла гарантировать с самого начала при условии ее искусного применения такими теоретиками победу в любой дискуссии, по меньшей мере, до тех пор, пока их противники не раскроют эту стратегию. Таким образом, отнюдь не самоочевидно, что могут быть реализованы лишь установленные Максом Вебером возможности рациональной критики. То есть в свете его модели рациональности многообразие приемлемых этических убеждений может и далее возрастать.

В любом случае можно, если есть желание подвергнуть критике его концепцию, согласиться прежде всего с возможностью иммунизировать от всякой критики определенные компоненты каких-нибудь концепций, а значит, и так называемые конечные предпосылки когнитивного или нормативного характера. Такой иммунитет, как уже отмечалось нами в нашем исследовании познавательной проблематики, хотя и не является необходимым свойством определенных составных частей убеждений, все же его вполне можно выработать, если готовы применить надлежащие методы. В зависимости от типа соответствующих убеждений и специфики социальной сферы, в которой они функционируют, догматизация иммунитета может приводить к различного рода и более или менее большим трудностям. В качестве принципиальной возможности его нельзя исключать ни из одной сферы человеческого мировоззрения, в том числе и из сферы науки. Догматизация является возможностью человеческой и социальной практики в целом, в которой находит свое выражение факт достижения волей достоверности, торжествующей над волями, обнаружения решений проблем, остающихся открытыми для возможной критики,

а потому подвергающихся испытанию со стороны реальности и других членов общества, в результате чего они могут подтверждаться или отвергаться. Следовательно, закрытость религиозных систем диктуется не логикой или какой-либо иной объективной инстанцией, а стоящими за ними волей, интересами и потребностями, их открытость, так можно было бы сказать, сама является вопросом морали.

§ 12. Критицизм и этика: роль критических принципов

Таким образом, принятие возможности догматизации отнюдь не обязывает признавать эту практику, имеющую место от случая к случаю, в качестве необходимой, как это настоятельно предлагается классической концепцией рациональности, по меньшей мере, касательно так называемых конечных предпосылок. Методология критической проверки, очерченная в рамках обсуждения проблемы познания, рассматривается скорее как всеобщая альтернатива классическому учению и может применяться к убеждениям любого рода, стало быть, и к нормативным концепциям и оценочным критериям. Впечатление, что должны существовать «конечные» предпосылки, которые сами по себе уклоняются от критики, складывается только под чарами аксиоматического мышления, которое, кстати, заботится о создании такого рода предпосылок. Безусловно, мы знаем сегодня, что аксиоматизации хотя и полезны для определенных целей, но они ни в коем случае не дают окончательных и принципиально не подвергаемых критике решений проблем [26]. Прежде всего, они, конечно, не могут показать, что какое-то высказывание само по себе имеет характер «конечной предпосылки» и в этом смысле является аксиомой [27]. Несмотря на то,

26 См. интересную книгу А. И. Виттенберга Vom Denken in Begriffen Mathematik als Experiment des reinen Denkens, Basel und Stuttgart 1957, а также упомянутые выше работы Имре Лакатоса.

27 В этой связи представляют интерес замечания Макса Вебера о способе, с помощью которого он представлял себе возможным осуществить ту или иную идентификацию «конечных ценностных аксиом» индивидов. Согласно его мнению, их разработка «являет собой процесс, который идет от единичного ценностного суждения и его смыслового анализа ко все более высоким, все более принципиальным ценностным позициям. Здесь не применяются средства эмпирической науки и не сообщаются фактические знания. Она „значима" в такой же степени, как и логика». (Weber M. Der Sinn der "Wertfreiheit" der soziol. und okon. Wissenschaften, a. a. O. S. 496. [Вебер М. Смысл «свободы от оценки» в социологической и экономической науке. С. 568].) В своей заключительной речи на дискуссии о ценностных суждениях, с которой Вебер выступил в Комитете Общества социальной политики в 1913 г. (см. Max Weber, Werk und Person, Dokumente, ausgewalt und kommentiert von Eduard Baumgarten, Tubingen 1964, S. 102) он еще говорил о чисто логической процедуре, ценившейся «в силу значимости логики». Этот поразительный пересмотр, впрочем, незначительно переработанного текста спустя четыре года объясняется, пожалуй, тем, что Вебер к тому времени осознал, что логика не располагает подходящим методом. Ведь следовало бы вести речь об индуктивном методе, но и для этого не существует никаких квазилогических правил. Кроме того, теперь встал вопрос: когда можно прервать замеченный им регресс, то есть, когда предпосылка идентифицируется как «конечная». Тем самым мы вновь оказываемся перед нашей старой проблемой: принципиальная неограниченность регресса в обосновании.

100

что любой тезис в принципе имеет в своей основе бесчисленное множество возможных предпосылок, все же нельзя указать ни на одну точку, в которой следовало бы прервать регресс в обосновании. Таким образом, можно в целом сказать, что тот, кто декларирует введенный в дискуссию о ценностях Максом Вебером тот или иной вид суждений в качестве «конечных» предпосылок, не готов дискутировать об этом [28]. Тем самым постулируемые им границы критической дискуссии оказываются зависимыми, например, от воли коллег по дискуссии. Следовательно, в дискуссии о ценности рациональность также имеет лишь те границы, которые ставятся ей самими участниками. Здесь также может быть в принципе применена идея критической проверки ко всем составным частям рассматриваемых убеждений, здесь, конечно, тоже признается, без всякого давления на кого-либо из участников, критический аргумент.

Как мы видели, Макс Вебер разработал концепцию обсуждения проблемы ценности, за которой стояло своеобразное сочетание фундаментализма и плюрализма. Применение критицизма к проблематике философии морали, хотя теперь и влечет за собой отказ от фундаментализма, но не требует отказываться от этического плюрализма, который, напротив, является составной частью и данной концепции. Если речь идет об обсуждении этических высказываний и систем в качестве не догм, а гипотез, [29] то необходимо в принципе принять во внимание альтернативы и проектировать новые перспективы, из которых следуют иные, чем прежние общепринятые, решения этических проблем. Потому ностальгия многих по «анархии ценностей» рассматривается на фоне соперничающих уже сегодня друг с другом этических точек зрения и систем как вызов осуществить критическое сравнение этих проектов в контексте сложившейся на сей день проблемной ситуации. Критической философии морали нет необходимости сомнительно оправдывать ту или иную господствующую мораль с целью твердо закрепить ее в сознании людей и социальных порядках. Скорее, ее задача состоит в критическом освещении и раскрытии слабых сторон господствующей морали, в разработке точек зрения, способствующих ее совершенствованию.

28 Моя критика этого пункта в концепции Макса Вебера, насколько мне представляется, совпадает по результату с позицией Эдуарда Баумгартена и В. Г. Рансимэна. Об этом см. Baumgarten Eduard. Max Weber, Soziologie-Weltgeschichtliche Analysen-Politik, a. a. O. S. XXXV f.; он же: Max Weber, Werk und Person, a. a. O. S. 652 ff.; W. G. Runciman Social Science and Political Theory, Cambridge 1963, S. 156 ff.

29 Разумеется, что «гипотеза» означает в этом контексте не более чем принципиально допускающее критику предположение.

В связи с этим возникает важный вопрос — это вопрос о роли познания, а стало быть, и науки, в этом деле. Прежде всего, все выглядит так, как если бы критика ошибочного натуралистического вывода вела бы с необходимостью к строгому разделению предметных высказываний и ценностных суждений, так что этика, сама себя конституирующая, тем самым как бы отделяется полностью от познания. Следовательно,

101

этика не имела бы никакого значения для критики этического мышления и морали. Но это явно не так. Можно, конечно, если есть желание, — это следует уже из нашего предшествующего анализа проблемы иммунизации, — изолировать друг от друга определенные составные части системы убеждений, и тем самым появляется возможность отгородить до определенной степени этические компоненты от познания, так что они периодически оберегаются от эрозии, угрожающей им в силу научного прогресса. Но для этого вновь требуется решение использовать методы, способствующие догматизации. Как свидетельствует история мышления и морали, «природной» или необходимой изоляции не существует. Если исходить из традиционного понимания автономной этики, то ее автономность в любом случае не может означать невозможность подвергнуть никакой когнитивной критике нашу ценностную ориентацию, разве если на место прежней теономии* поставить теперь догматику автономного характера. Если философии морали необходимо освоить охарактеризованный выше диалектический метод, то тогда речь идет о поиске существенных противоречий для критического освещения данных ценностных ориентаций с целью пересмотреть в данном случае соответствующие убеждения. В какой мере, согласно этой максиме, следует исключать противоречия, на это уже указывает установка Макса Вебера, предполагающая значимость логики. И поскольку рассуждения об осуществимости полагаемых на основе ценностных принципов искомых целей играют у него определенную роль, то данная максима согласуется с естественнонаучными знаниями. Этим им уже допускается возможность рациональной критики ценностей в объеме, превосходящем критическую способность крайнего этического иррационализма. Только фикция конечных предпосылок, полностью растворенных в контексте познания, внушает, и как мы видим, напрасно, мысль об ограниченности критики. Активный поиск противоречий также не ведет прямо к максиме, даже если контекст, в котором обсуждается проблема ценности, — дискуссии между лицами с различными убеждениями, — включает в себя элемент такого рода. Теперь видно, что даже метод Макса Вебера должен неявным образом использовать не встречающийся в чистой науке критический принцип, а именно максиму: Долженствование предполагает возможность. [30] Без этой максимы не ясно, как можно было бы вообще осуществить в рамках концепции рациональности Макса Вебера когнитивную критику ценностных убеждений. Таким образом, речь идет здесь, так сказать, о принципе перехода, — о максиме преодоления дистанции между высказываниями долженствования и предметными высказываниями, а стало быть, между этикой и наукой, — функция которого состоит в том, чтобы сделать возможной научную критику нормативных высказываний.

* Теономия — взгляд, согласно которому моральное поведение человека обусловлено божественным промыслом. — Прим. пер.

30 Анализ этого принципа см. Moritz Manfred. Verpflichtung und Freiheit. Uber den Satz "sollen impliziert konnen", Theoria, Vol. XIX, 1953, S. 131 ff. Данный принцип соответствует примерно старому положению: ultra posse nemo obligator**. Его смысл становится понятнее, если его выразить в логически эквивалентной контрапозитивной форме: Не-возможность предполагает не-долженствование.